Дмитрий Бак: В литературе происходят тектонические изменения

«Книжный червь». Картина немецкого художника Карла Шпицвега, 1850 г. Фото: Картина Карла Шпицвега «Книжный червь», написанная в 1850 г.

Станет ли Россия снова самой читающей страной? Достаточно ли у нас книжных магазинов и хватит ли изданий на всех? И какие именно книги предпочитают читать наши соотечественники. Поднимается ли престиж профессии писателя? На эти вопросы «РГ» попросила ответить литературоведа, профессора, директора Государственного музея истории российской литературы им. Даля Дмитрия Бака — пишет наш информационный партнёр «Российская газета».

Дмитрий Петрович, в наше время меняется отношение к чтению. Станут ли люди больше читать?

Дмитрий Бак:   Ситуация с чтением в наши дни непростая. С одной стороны, в сутках осталось ровно столько же секунд, сколько было 100 и 300 лет назад, и за эти секунды идет жесткая конкурентная борьба. Визуальные и звуковые практики побеждают даже не потому, что они «в моде», а по той причине, что слушание музыки или просмотр клипов может быть фоновым, дополнительным занятием. Фоновое прослушивание аудиокниг еще можно себе представить, а вот, например, готовить салат на ужин и одновременно читать «Войну и мир» вряд ли получится. Простая статистика говорит, что обычный человек каждый день несколько часов проводит будучи погруженным в гаджеты — до чтения ли здесь?

Но, с другой стороны, нарастает явная тенденция выбирать из многих возможных вариантов не самое доступное, «легкое» занятие, а наоборот, требующее усилий, работы, дающее «результат». Возвращение моды на чтение находится в одном ряду с популярностью образовательных и просветительских практик, учебных подкастов, школ писательского мастерства и так далее.

С учетом сказанного среднее количество минут в сутках, которое жители разных стран посвящают чтению, не так уж и мало: «эстонские» 12 минут кажутся почти рекордными, да и «французские» две минуты в годичной перспективе складываются в немалые часы.

Инфографика «РГ» / Леонид Кулешов / Ирина Попова

Если вернуться к книге — останутся ли в топе те самые писатели (наши и зарубежные), о которых речь в таблицах на этой газетной странице?

Дмитрий Бак:   В самой литературе, вернее, в том, что мы за послепушкинские 200 лет привыкли считать литературой, происходят поистине тектонические изменения на всех уровнях. Два примера. Когда я лет 12 назад в седьмой, кажется, раз перечитывал «Войну и мир» — это был отпуск, неделя на даче, целиком отданная великой книге. Большие, сложно устроенные тексты частично вышли из доступной зоны чтения. Где взять для книги отдельную неделю? Впрочем, и здесь существует «контрмода» — среди топовых по популярности книг последних лет немало пространных, почти тысячестраничных…

Инфографика «РГ» / Леонид Кулешов / Ирина Попова

Второй пример — поэзия. Стихотворные тексты наиболее сложным образом устроенные, их ложный лаконизм вводит в заблуждение, раздражает, отсюда гибридные «проектные» формы современной поэзии — технологически смещенные с привычной за много столетий орбиты восприятия. Количество доступных для повседневного чтения классических текстов резко сокращается, остаются те, которые обладают добавочной аурой супершедевра. Даже Данте и Гете с их бесспорным «мировым» статусом оказываются в стороне. Мне гораздо труднее в 2022 г. по сравнению с 1988-м объяснить, что «Избирательное сродство» Гете или даже «Гиперион» Гёльдерлина не так страшны, как может показаться, что это — жемчужное чтение. Итак, по моему разумению, удельный вес классики будет неуклонно сокращаться, вырастет доля современных текстов, скроенных и сшитых по мерке сегодняшнего мира и ритма жизни.

Возрастет ли количество книжных магазинов? Упадут ли цены на книги?

Дмитрий Бак:  Статистика, конечно, лукавая вещь, но значительная доля рациональности в ней непременно присутствует. Многократное падение количества книжных магазинов всегда очень тревожный сигнал! Любое государство кровно заинтересовано в том, чтобы разработать прозрачную систему льгот, которые бы облегчили жизнь и бизнес владельцев книжных магазинов. Книгоиздание, как и книготорговля — социальные практики первой величины. Но конечно, есть и другие виды предпринимательства, которые дают быструю и обширную прибыль, именно поэтому моя почти ежедневная, ноющая ностальгия по двухэтажному магазину «Академкниги» на углу Большой Бронной и Тверской, юному поколению кажется почти атавизмом…

Станет ли более престижной профессия писателя? Какие гонорары получали наши классики? И можно ли писательством заработать на жизнь?

Дмитрий Бак:  Профессия «писатель» в полном (юридическом) смысле слова существовала только в СССР, обладатель диплома Литинститута и членского билета Союза писателей был человеком не только достаточно состоятельным, но и социально защищенным: имел право на больничные, пенсии и другие привилегии. В XIX веке авторитет ведущих писателей был очень высок, но юридически закрепленной писательской профессии не существовало. Да, гонорары были у классиков достаточно высоки, скажем, Достоевский или Тургенев могли получать за авторский лист (40 тысяч знаков, ежели кто-не помнит) немалые деньги — в приблизительном пересчете на современные курсы, таксы и тарифы — несколько сот тысяч рублей, а то и более. Значит, «двадцатилистный» роман тянул уже на миллионы. Но, повторю еще раз, официального, «правового» статуса у писателя не было ровно никакого, его нельзя было выразить в категориях общепринятой тогда 14-классной табели о рангах. Именно поэтому так сложно реагировало государство на смерть Пушкина и Гоголя — это с официальной точки зрения в чинах небольших, Пушкин «всего лишь» камер-юнкер.

Примерно такое же положение и теперь. Писательство — профессия, нет никаких сомнений. Но кто такой писатель? Самозанятый работник? Индивидуальный предприниматель, продающий продукт своего труда издателю? Наемный работник — но у кого? Кто выступает в роли заказчика, разрабатывает «техническое задание»? Если признать, что подобные вопросы в наши дни не более чем схоластика, то что же тогда является «мерилом»? Тиражи? Количество изданных названий книг? Очень сомнительно — в первых десятках наиболее печатаемых литераторов есть та-а-акие имена, что и произносить их всуе не хочется. Необыкновенно возрастает роль «эксперта» — вчера это был литературный критик, сегодня — литагент, ревьюер, бренд-менеджер, маркетолог, впрочем, это уже, как говаривал Достоевский, совсем другая история.

Инфографика «РГ» / Леонид Кулешов / Ирина Попова

Текст:  Сусанна Альперина